Скрипка и флейта, часть 2
Dec. 5th, 2011 02:29 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
silver_mewЧасть 1
А потом коридор закончился, нас окружил и залил свет, и мы вступили в зал – невообразимо огромный, каких не бывает. Мы стояли у стены, и дальнюю стену я едва могла разглядеть. Вверх уходили колонны, потолок терялся в серебристой дымке. С тихим шелестом падала вода в фонтанах. Горели свечи. Сияли натёртые плиты пола. Ровными рядами стояли столы в белоснежных скатертях, на которых громоздилась еда.
Вокруг были люди – множество людей. Дамы в вечерних платьях, как меня и предупреждали. Мужчины в костюмах и смокингах. Все смеялись, разговаривали и звенели бокалами. Откуда-то негромко звучала музыка.
С приближением тех, кто меня сопровождал, разговоры замолкали. Гости расступались, провожая взглядами процессию. Мои спутники шли сквозь почтительную тишину, с каждым шагом всё меньше и меньше походя на ватагу мотоциклистов. Менялась одежда. Под коваными сапогами звенел пол.
Лица остались прежними, разве что черты чуть заострились. И этой малости было достаточно для того, чтобы при взгляде на них холод подступал к горлу.
Мы прошли мимо оркестра, негромко наигрывавшего что-то лёгкое и струящееся, перед ним танцевало несколько пар. От звуков музыки у меня перехватило дыхание.
К чему им я, если для них могут играть такие музыканты?
В центре небольшой группы стояла девушка с хрустальным блюдом в руках, сверкающим в бликах от свечей. На блюде горой лежали спелые яблоки, до нас донёсся их аромат. На девушке не было никакой одежды, по её телу вились искусно нарисованные ветви и листья, а ноги раскрашены были под кору дерева. Гости брали яблоки с блюда, которое держала живая яблоня, и переговаривались друг с другом.
По маленькому помосту стучали каблуки плясуна, отбивавшего сложный рассыпчатый ритм.
На плече у существа, ростом с десятилетнего ребёнка, но с лицом красивой девушки, сидела сова, которую она кормила кусочками со стола.
Мы шли к центру зала. Туда, где было свободное от столов, колонн и помостов место. На противоположных концах его стояли два высоких кресла.
Правое было занято. С него, встречая нас, поднялась женщина с волосами цвета огня и золота.
– Вот как, – сказала она с усмешкой, и негромкий, медовый голос её поплыл по залу, заставив стихнуть все прочие голоса.
Тот, что шёл рядом со мной, отпустил мою руку и склонил голову, отдавая дань уважения даме.
Королеве. Никем иным она быть не могла, и не нуждалась в другой короне, кроме своих волос.
– Слава принцу и его рыцарям! – громко крикнул кто-то, и тишина взорвалась приветственными криками.
Я посмотрела на того, кто посмел нарушить молчание. Знакомый старик стоял рядом с правым троном, гордо выпрямившись, и трость в его руках теперь была резным жезлом.
Он стукнул им по полу, гулко и сильно, и выкрикнул ещё раз:
– Слава королеве!
Гости хлопали в ладоши и кричали «слава!».
Рядом с троном принца не было никаких других стульев и кресел. Его свита растворилась в общей толпе, и только я стояла, не в силах понять, что мне теперь делать и куда идти.
– Отдыхайте, Яна, – сказал он мне, – до вашего выступления ещё есть время.
– Что здесь происходит? – я хотела спросить это громко, но голос подвёл.
– Бал, – ответил принц, от души забавляясь. – Вечеринка, на которой вы сыграете для меня на флейте. Имейте в виду, я жду, что вы хорошо сыграете.
– Мы так не договаривались, – сказала я, сама слыша всю беспомощность этих слов.
Он посмотрел на меня с жалостью.
– Никто и никогда не договаривается – так. В этом вся суть. Идите. Развлекайтесь.
Эхо непроизнесённого «пока можете» повисло в воздухе.
Вокруг кипел праздник. Гости веселились, шумели и бродили по залу, еда и вино стремительно исчезали со столов, и взамен появлялись новые блюда и напитки.
Лёшки нигде не было видно. Я не могла найти его в толпе.
Я шла, лавируя между столами. Меня разглядывали – с любопытством, интересом и жадностью. Пару раз я услышала за спиной шёпот и смех.
Кто-то подал мне бокал густого, гранатового цвета вина. Дама в платье с отделкой из пёстрых перьев спросила, на чём я собираюсь играть, и я ей ответила.
Высокий, худой мужчина с коротко стрижеными, очень светлыми волосами, посмотрел на меня и равнодушно отвернулся. Я приостановилась: он показался мне знакомым.
Это был Вадим.
На несколько секунд я замерла, глядя на него во все глаза. Шагнула было подойти, но остановилась.
Вадим стоял в одиночестве, ни на кого не глядя, и казался погружённым в собственные мысли. Он взял со стола персик, несколько раз подбросил на ладони, поднёс ко рту – и, не надкусив, положил обратно. Поднял бокал, подержал его на весу, любуясь переливами вина, поставил на место. Скучающе обвёл глазами зал, и, встретившись взглядом со мной, чуть заметно шевельнул губами. Я стояла слишком далеко, чтобы что-то расслышать, но поняла, что он хотел сказать. «Не пей».
Медленно, аккуратно я опустила на стол свой собственный бокал. Вадим кивнул и скрылся среди гостей.
Пёстрая толпа была как многоцветная, искрящаяся река, текущая вдоль стен. Смех и музыка не умолкали. Отражения сотен свечей дробились в сверкающем хрустале и струях воды в фонтанах. Лица гостей плыли у меня перед глазами, заслоняя друг друга, и время от времени я видела ¬– или мне казалось, что я видела – существа, совсем не похожие на человеческие. Созданий, место которым в мире людей нашлось бы только в кошмарных снах.
Тонкую, гибкую как хлыст, фигуру с длинными, как у насекомого, ногами и руками, и при этом странно грациозную. Женщину, в тёмных волосах которой шевелились змеи, посмотревшие на меня неожиданно осмысленным взором. Девушку, от плеч и ниже покрытую ковром шевелящихся цветов и листьев, растущих прямо из тела.
Волка с серебристо-серой шкурой, сверкнувшей сталью в свете свечей.
Мужчину с мечом в руках, с пустыми холодными глазами.
Улыбка примёрзла к моему лицу.
И, когда мне на плечо опустилась рука – я чудом удержалась от крика.
– Янка, – сказал Лёшка. – Мы сошли с ума?
Он был бледным, губы дрожали. Пожалуй, я выглядела не лучше.
Лёшка посмотрел на меня, кивнул, словно я ответила, и спросил снова:
– Что же нам теперь делать?
– Играть, – сказал старик с жезлом, появляясь у меня из-за спины. – Идёмте, музыканты. Пора играть.
И мы пошли за ним, рядом, взявшись за руки, как маленькие дети.
Пока мы бродили среди толпы, посередине зала, в центре огромного круга колонн, возвели небольшой помост. Вокруг него рассаживался оркестр, тот самый, что весь вечер тихонько наигрывал танцевальные мелодии. Но, если раньше плясало всего несколько пар, теперь все гости, казалось, замерли в нетерпеливом ожидании.
Старик-распорядитель помог нам подняться на помост. Теперь мы с Лёшкой возвышались над оркестром и над морем колышущихся цветных нарядов и весёлых, возбуждённых лиц.
Хозяева бала оказались сидящими на своих креслах вровень с нами – один слева, другая справа.
Они поднялись одновременно. Первой заговорила королева, её голос накрыл толпу мягкой волной:
– Мы приветствуем всех в эту ночь перемены года. Пусть уходит осень!
– Пусть к власти придёт зима! – отозвался принц, и эхо подхватило его слова. – Время праздновать!
Королева махнула рукой. Серебро платья, золото волос, кленовые листья, паутина дождя.
Одновременно с ней кивнул принц. Тёмный плащ с седой опушкой, льдисто-синие глаза, шёпот вьюги, холод камня.
Ещё секунду стояла тишина. Все лица обернулись к нам. Музыканты вокруг помоста тоже, замерев, смотрели на нас, готовые подыгрывать.
Лёшка поднял скрипку, глубоко вздохнул – и начал играть.
Он завёл плясовую, быструю и огненную, со второго такта вступила моя флейта, с третьего подхватил оркестр, мелодия взвилась и вихрем полетела над толпой.
И пол в зале дрогнул от топота сотен ног. Танцевали все, до одного – кроме королевы и принца, но даже и они кивали в такт.
Раскраснелись лица, заблестели глаза. Смех и приветственные крики вплетались в музыку.
Меня захлестнуло общее веселье. Флейта заплясала в обнимку со скрипкой, снизу им вторили другие скрипки, и арфа, и дудки, и волынка.
Чутьё подсказывало, что пауз делать нельзя, и Лёшка, не останавливаясь, перескочил с одной песни на другую, только чуть сменив ритм.
Толпа снизу отозвалась одобрительным рёвом, узнав мелодию, и заплясала ещё бойче. Я пристукивала каблуками, с трудом удерживая ноги, рвущиеся танцевать – но наше место было на помосте.
Лёшка водил смычком по струнам так, что казалось – они вот-вот задымятся. Мои пальцы немели, и пусть, это всё было неважно рядом с той радостью, которую несла игра.
Я потеряла счёт песням.
Я потеряла счёт времени – были только мелькающие лица, руки, взлетавшие рукава и подолы одежд.
Бесконечный хоровод кружил вокруг помоста, под нашу музыку, и мы играли не останавливаясь, играли и играли...
А потом оказалось, что принц и королева хлопают нам, и вся толпа тоже хлопает, и топает ногами, свистит и вопит одобрительно, и странно, что от такого шума не рушатся колонны.
Хоровод распался.
Мне казалось, я не смогу разогнуть пальцы, чтобы вынуть из них флейту. Лёшка чуть пошатнулся, сходя с помоста. Нас подхватили чьи-то руки и помогли спуститься.
Мы шли через аплодисменты, улыбаясь и раскланиваясь, кто-то жал мне руку, хлопал по плечу и кричал «браво».
И я не сразу поняла, что меня ведут в одну сторону, а Лёшку – в другую.
– Браво, Яна, – принц наклонил голову, признавая наш с Лёшкой успех. – Кажется, я давно не получал такого удовольствия от музыки и танцев. Вы чудесно играли.
– Благодарю вас, – я хотела прибавить «мой принц», но язык запнулся на непривычных словах.
– Присядьте, – он приглашающе указал на ступени трона, – отдохните немного перед своим главным сегодняшним выступлением.
– Перед главным выступлением? – переспросила я.
Он рассмеялся, и от его смеха, как от холодного ветра, у меня озноб прошёл по спине.
– Перед состязанием, моя флейтистка. Или вы не задумались, почему сделку с вами заключал один, а со скрипачом – другая?
Я медленно подняла голову – и, через весь зал, встретилась глазами с Лёшкой, сидевшим у подножия трона королевы.
Она, улыбаясь, смотрела на него. А Лёшкино лицо было растерянным.
– В чём суть состязания? – спросила я.
– Вы должны будете играть друг против друга.
Я зажмурилась и снова открыла глаза:
– Я не понимаю.
– Вы поймёте, моя флейтистка, – сказал он. – Вы увидите. Как только начнётся дуэль.
Он встал с трона и спустился в зал, вокруг него тут же собралась свита, вынырнув откуда-то, рыцарь в синих доспехах почтительно поднёс кубок.
Я осталась сидеть на ступенях. Боялась, ноги меня не удержат.
Лёшка всегда играл лучше меня. Я – номер два. Исход состязания, в чём бы оно ни состояло, предрешён.
Королева смотрела на меня через зал с безмятежным лицом. Она тоже была уверена в победе своего протеже.
Изломанная о ступеньку тень упала рядом.
– Если выиграешь – очень тихо сказал Вадим, глядя в сторону, – проси защиты. Может, тебе ещё удастся выбраться.
– А если проиграю? – также негромко спросила я.
Он легко пожал плечами:
– Значит, пропала. В лучшем случае – ты никогда не вернёшься. Разве что, тебя будут время от времени отпускать – ненадолго… Но это, знаешь, ненамного легче.
Я помолчала, осознавая его слова.
– Значит, вот так ты живёшь?
– У меня не самая плохая жизнь, – равнодушно ответил Вадим. – Но я предпочёл бы остаться человеком. Впрочем, я уже плохо помню, каково это.
И исчез, так же внезапно и быстро, как он это делал всегда.
Я ещё раз глянула на Лёшку. Теперь он смотрел на королеву, и на лице его, как тогда, в парке, было обожание.
Интересно, каково это будет – остаться здесь навсегда?
Толпа постепенно успокаивалась. Вновь зазвенели бокалы. Оркестр переместился куда-то за колонны, ближе к одной из стен, и оттуда тихо зазвучали плавные переливы «Зелёных рукавов».
Помост в середине зала споро разобрали и унесли. Гости, один за другом, отходили к столам, оставляя пространство между тронами пустым.
Наконец, там не осталось ни одного человека.
Принц вернулся, с кубком в руках, и занял своё место.
– От того, как закончится состязание, – спросила я, – зависит, сменится ли осень – зимой?
– Осень неизбежно сменится зимой, – ответил принц, улыбаясь одними губами.
Глаза его были серьёзны и холодны. В них стыла та самая неизбежность.
– Это не дуэль власти, это дуэль силы, – он на мгновение задумался, подбирая слова, – и от её исхода зависит, кто получит больше сил и возможностей… Вы не поймёте, да вам это и не важно, Яна. Просто знайте, что вы должны победить. Вы готовы?
Нет, я не была готова, и я не буду готова.
Я кивнула.
Принц кивнул и поднялся.
Королева поднялась навстречу.
Распорядитель стукнул жезлом и возвестил:
– Дуэль!
Его клич подхватили гости. Они вытягивали шеи, вглядываясь в пустое пространство центра зала, но не переступали невидимой границы, очертившей круг.
Принц легко и насмешливо поклонился королеве. Она ответила кивком.
– Встаньте, моя флейтистка, – тихо сказал он мне. Я встала.
Он протянул руку, и нежно, кончиками пальцев, коснулся флейты.
Она отозвалась чуть слышным вздохом и дрожью.
Я не видела, что делала в этот момент королева – когда я подняла взгляд, она садилась на трон, а Лёшка стоял рядом, держа перед собою скрипку, глядя на инструмент изумлёнными глазами.
– Начинаем! – голос принца ударил колоколом.
И мне, тихо:
– Я рассчитываю на вашу победу, Яна.
Я неуверенно поднесла к губам флейту и выдохнула.
Она отозвалась свистом зимнего ветра.
Я начала играть. Мелодия выплеснулась, холодная, стылая, невыразимо прекрасная, грустная, страшная.
С противоположного конца зала откликнулся осенний дождь, и шелест опадающих листьев, и печаль увядания.
Бальный зал отозвался шорохом. Пустое пространство в центре больше не было пустым.
Его заполнили серые тени.
Сперва мне показалось, что пол покрыт крысами – серая масса шевелилась и топотала, и даже попискивала. Потом я разглядела, что ни глаз, ни хвостов у них нет, больше всего эти существа походили на комки серой пыли или тумана.
Они колыхались в такт нашей музыке.
На долю секунды я замерла.
– Играйте, флейтистка! – розгой хлестнул меня шёпот принца.
Скрипка возвысила голос. Листопад, багрянец и золото. Горький запах последних цветов. Тонкие, сверкающие паутинки на ветру.
И серые тени качнулись в сторону осени. Окружили трон.
Те из них, что коснулись подножия – опали к ногам королевы горкой лёгких разноцветных листьев.
Я заиграла громче, перебирая пальцами по тонкой флейте, заплакав метелью, засияв сосульками под солнцем.
Отвоеванные тени, двинувшиеся ко мне, рассыпались осколками льда у наших ступеней.
Выдох. Взгляд через зал, короткий, как удар сердца – глаза в глаза друг другу, скрипач и флейтистка.
И к потолку взлетели две мелодии, споря друг с другом, перебивая, не слушая, взывая и приказывая.
Казалось, пол вздыбился волнами, серое марево рассыпалось, заметалось, не в силах выбрать.
Вьюга и моросящий дождь. Мороз и солнце сквозь золотую листву. Гроздья рябины и узоры на стёклах.
Груды опавших листьев и ледяные сугробы у подножия двух тронов.
Я играла, закрыв глаза, отдавшись музыке, у меня стыли пальцы и щипало кожу от холода. И в какой-то момент, забывшись, я перестала спорить со скрипкой.
Вечно вторая, я привычно подхватила мелодию, вплетая в осеннюю феерию собственные ноты.
Зима всегда приходит за осенью. Так было, так будет. Листопад окончится, землю укроет снег, придут морозы и метели, золото и пурпур сменятся белизной и синевой, и это прекрасно…
Я поняла, что играю одна, в тишине. Что скрипка замолчала.
Я открыла глаза. Лёшка стоял посреди кучи листвы, опустив смычок, глядя на меня, не веря.
А вокруг меня сверкал и не таял лёд. И сугроб был гораздо выше горы из листьев.
Королева зааплодировала – в полной тишине.
– Браво, леди с флейтой! Вы прекрасны!
От звука её голоса Лёшка съёжился, прижав к груди скрипку.
И зашумели, захлопали гости, поздравляя нас.
Принц улыбался, кивая, благодаря всех сразу. Я молчала, опустошённая и потрясённая, не отрывая глаз от Лёшки. Лёшка смотрел в пол, и я не видела его лица.
– Вы заслужили награду, Яна. Просите.
Сотни взглядов скрестились на мне – теперь, когда я не играла, я почувствовала это особенно остро.
– Защиты, – хриплым после флейты голосом сказала я. – Я прошу защиты… мой принц.
Принц изумлённо поднял брови и наклонил голову.
– Кто бы мог подумать, – произнёс он. – Я был уверен, что вы захотите получить дар музыканта.
Я промолчала. Я понятия не имела, о чём я только что попросила.
Принц пожал плечами, как бы говоря – ну что ж, я пообещал! – и собрал в горсть ожерелье на груди, украшенное мехом, резным деревом и костью. Пропустив его сквозь пальцы, остановился и осторожно снял с нити шарик белого пуха, напоминающий крохотный заячий хвостик. Вложил его мне в руку и громко сказал:
– Заслуженный подарок!
Моя благодарность потонула в криках толпы.
Общий гул неожиданно перекрыл звонкий голос королевы:
– Пусть мой менестрель и проиграл, – она посмотрела на Лёшку, дёрнувшегося, как от удара, – у меня тоже есть для него подарок.
Лёшка поднял голову. У него были глаза побитой собаки.
– Права выбора у него не будет, – продолжала королева, – ведь это утешительный приз.
Она вытянула руку, задумчиво посмотрела на неё и сняла с указательного пальца кольцо. Полоска чистого золота ярко сверкнула в свете свечей.
– Возьмите… мой скрипач, – сказала она, перестав улыбаться. – Берите же.
Лёшка принял кольцо. С надеждой поглядел на королеву, она снова ему улыбнулась, милостиво и одобрительно.
Гости захлопали. Я поглядела в толпу – и увидела Вадима. Он пристально смотрел на Лёшку, задумчиво похлопывая по щеке мизинцем.
Мизинцем.
Я перевела взгляд на Лёшку – тот уже надевал кольцо. На указательный палец правой руки.
– А сейчас, прошу вас, продолжайте праздновать! – безмятежно проговорила королева.
И, словно дождавшись сигнала, вступил оркестр.
Теперь веселье стало совсем непринуждённым, бал явно перевалил за середину и гости разошлись вовсю. Куда пропали кучи листьев и ледяной сугроб, я так и не поняла. Принц беседовал с королевой, она улыбалась в ответ. Кто-то затеял игру в ручеёк, я не смогла вовремя отказаться, и дважды пробежала, пригнув голову, под чередой поднятых рук, между которыми изредка мелькали лапы и крылья. В третий раз мою ладонь поймал Вадим.
– За дверь и по коридору к выходу, – сказал он, снова не глядя на меня. – Лучше одна, но, если захочешь вытащить и его – попробуй, рискни. Может получиться.
– Спасибо… тебе, – ответила я, с трудом переводя дыхание.
Он поморщился, хотел что-то ответить – но его уволокла пышная дама в зелёном платье. Из-под платья выглядывал крысиный хвост.
Теперь была моя очередь бежать и искать себе пару, но я, обогнув играющих, направилась к дальней стене. Там, у фонтана, сидел Лёшка.
– Пойдём, – сказала я, не тратя времени зря.
– Куда? – равнодушно отозвался он.
– Отсюда. Домой!
Но он меня не слушал.
– Я… разочаровал её, – на его лице было страдание. – Я проиграл. Тебе. Так… глупо.
– Я не хотела, – ответила я. – Это случайность.
– Не случайность. Ты переиначила музыку, а я попался. Твой принц, он умный… Ты сказала – домой?
– Пойдём, Лёш, – я осторожно взяла его за руку и потянула от фонтана. – Пойдём.
Он не сопротивлялся.
Мы дошли до дверей, никем не замеченные. Я потянула тяжёлую створку, внутренне сжавшись в ожидании скрипа – но дверь отворилась бесшумно.
За дверью уходила вдаль спираль коридора. Ковёр на полу шёл волнами, блестел пятнами гнили. Потолок потрескивал.
– Нам туда? – неуверенно спросил Лёшка.
И я поняла, что, если я сейчас начну колебаться – он просто развернётся и вернётся назад.
Навсегда.
– Да. Нам туда.
Мы шагнули в темноту и сырость. Стены лопнули и вспучились корнями.
– Мы под землёй, – сообщил мне Лёшка очень спокойным голосом.
Что-то рявкнуло впереди. Что-то ворочалось в темноте – живое… и, судя по звукам, голодное.
Я остановилась, Лёшка налетел на меня.
– Нас не выпустят, – всё так же равнодушно сказал скрипач. – Должно быть, это местный сторож. Граница на замке и всё такое.
Сторож. Защищает границу.
… Прошу защиты.
Я вытащила из кармана белый кусочек меха, тускло засветившийся в темноте.
И что теперь – запустить им в морду стража?
Мех вывернулся из моей ладони, упал на землю и словно впитался во тьму. А потом тьма выгнулась, потянулась и вильнула хвостом. И ткнулась мокрым носом в мою ладонь.
Собака была белой, как снег, с гладкой шерстью, ростом она доходила мне до бедра. Она насторожила ухо, фыркнула – и посмотрела на меня в ожидании.
– Вперёд, – сказала я, мысленно пожав плечами.
Собака затрусила впереди, я, не выпуская Лёшкиной руки – за ней. Сбоку из темноты вновь донеслось ворчание – но собака рявкнула в ответ, и мы прошли беспрепятственно.
Коридор ввинчивался в землю, в прошлый раз мы тут совершенно точно не шли, но поворачивать назад было поздно. В какой-то момент путь раздвоился. Собака уверенно свернула влево.
– Больно, – сказал Лёшка.
Я уставилась на него.
– Больно, – повторил он. И поднял правую руку.
Кольцо на пальце чуть светилось. Пёс насторожил уши и зарычал.
– Лёша, – сказала я беспомощно. – Лёш…
Он упал на колени, словно рука обрела вдруг неимоверную тяжесть.
– Янка. Я… не могу его снять, – он вертел кольцо, но без толку, – и рукой шевельнуть не могу.
– Режь, – сказала я.
Он уставился на меня абсолютно дикими глазами.
– Я не могу отрезать себе палец, – объяснил он мне, так, словно говорил с умалишённой.
Сзади, там, где мы шли, снова заворочалось в темноте.
– У тебя есть чем резать? – спросила я.
– Нет, – сказал Лёшка. – Я же тогда не смогу играть. Я лучше так. Я обратно.
Он попытался подняться. Рука не подчинилась, мёртвым грузом лёжа на земле.
– Струной от скрипки? – предложила я.
– У меня на брелке складной нож, – сказал Лёшка, словно во сне. – Он острый.
Он достал брелок левой рукой, поднёс нож к пальцу – и снова отвёл. Посмотрел умоляюще на меня.
– Ну, не могу же!
Я молчала. Предложить свои услуги по отрезанию пальца было выше моих сил.
Лёшка выдохнул и произнёс длинную фразу без единого печатного слова.
Я закрыла глаза.
Руку Лёшке я перевязала подолом того, что предыдущим вечером было моим лучшим вечерним платьем.
Потом мы долго шли за белым псом. Сворачивали, петляли, а время от времени приходилось двигаться ползком. Левой, здоровой рукой Лёшка прижимал к боку скрипку.
В конце концов, коридор закончился тупиком. Просто стеной жёлтой, сыроватой глины. Лёшка пнул эту стену, и вниз посыпались жирные комья.
Тонкая перегородка рухнула, в дыру ворвался свет и воздух.
Было ещё темно, но звёзды бледнели.
Мы добрались до города на такси. Собираясь платить, Лёшка заглянул в белый конверт, помолчал и полез в карман. Когда мы вышли из машины, он протянул мне то, что лежало в конверте.
Горсть жёлтых кленовых листьев.
***
Всю зиму Лёшка болел. Рука зажила быстро, с душой было сложнее. Он стал хмурым и угрюмым. Временами смотрел на меня так, что мне хотелось вжаться в стену. Я десятки раз обещала себе подыскать другую квартиру, но так и не съехала.
Мне было безумно жаль его. И – да, я чувствовала себя виновной в том, что случилось.
В один из февральских вечеров, он разбил о стену скрипку, и, возможно, ударил бы меня – если бы перед ним, зарычав, не встал мой пёс.
Перебрав десятки собачьих имён, я назвала его Гард. Хранитель.
В переходе метро я побывала с того осеннего вечера лишь однажды. Я искала Вадима.
– А ты ему кто? – спросил незнакомый мужчина с яркой характерной внешностью, к которому меня привели после долгих расспросов.
– Просто друг, – сказала я и прикусила язык.
– А, – с неожиданным сочувствием отозвался кавказец. – Нет больше Вадима. Пропал. Может, дорогу кому перешёл, да….
Я постояла перед парнем, бренчащем на бывшем нашем с Лёшкой любимом месте какой-то рок на расстроенной гитаре, бросила в кепку мелочь и ушла. И впредь избегала этой станции.
Вспомнив о своём дипломе, я устроилась преподавателем в музыкальную школу. Денег было мало, но худо-бедно нам хватало. Лёшка не работал. Большую часть времени он проводил лёжа, уткнувшись лицом в стену.
К весне он кое-как оклемался, но назвать его прежним не повернулся бы язык. В июле он впервые за полгода попросил меня погулять где-нибудь, потому что к нему придёт девушка.
Возвращаясь домой, я столкнулась с ней в дверях. Волосы девушки были огненно-рыжими.
После того вечера Лёшка опять долго лежал лицом к стене. Больше девушек в нашей квартире не появлялось.
В середине сентября я вытащила из почтового ящика толстый конверт – слишком толстый для обычного письма. Адресованный Лёшке. Только когда Лёшка открыл его, я поняла, почему летящий почерк на конверте показался мне знакомым.
Палец выглядел так, будто его отрезали лишь сегодня, и кровь только-только перестала течь. Золотое кольцо ярко блестело.
– Яна, – сказал Лёшка, протягивая мне лист бумаги, на котором тем же почерком была написана последняя строка «Зелёных рукавов».
Come once again and love me.
Приди и люби меня снова.
Я подошла к окну и уткнулась лбом в оконное стекло. Во дворе пламенел клён, листья падали на крышу белой машины, рядом с которой стояла и ждала женщина. Волосы были убраны под шарф, и я не видела, какого они цвета.
– Яна, – ещё раз сказал Лёшка.
Я не ответила.
Через несколько долгих, долгих минут хлопнула входная дверь.
***
Я опустила флейту и перевела дыхание. Марина уважительно посмотрела на меня:
– Янка, я никогда так не научусь.
– Научишься, – ответил за меня Слава, третий член нашего ансамбля.
Возможно, когда-нибудь нам светят сольные концерты. Диски с нашими записями мы рассылаем по студиям и центрам, время от времени получая обнадёживающие ответы.
Белый пёс, до того смирно лежащий у моих ног, вскочил, и я напряглась было: Гард никогда не рычал зря, позволяя себе подать голос только тогда, когда ситуация действительно была угрожающей.
Но он не рычал. Он вилял хвостом, как щенок, которым он никогда не был, и тихо, радостно скулил.
В лежащий на земле футляр от Славкиной гитары, медленно кружась, опустился золотистый осенний лист. Я подняла глаза – но тот, кто бросил его, уже уходил, засунув руки в карманы чёрной куртки без заклёпок.
А потом коридор закончился, нас окружил и залил свет, и мы вступили в зал – невообразимо огромный, каких не бывает. Мы стояли у стены, и дальнюю стену я едва могла разглядеть. Вверх уходили колонны, потолок терялся в серебристой дымке. С тихим шелестом падала вода в фонтанах. Горели свечи. Сияли натёртые плиты пола. Ровными рядами стояли столы в белоснежных скатертях, на которых громоздилась еда.
Вокруг были люди – множество людей. Дамы в вечерних платьях, как меня и предупреждали. Мужчины в костюмах и смокингах. Все смеялись, разговаривали и звенели бокалами. Откуда-то негромко звучала музыка.
С приближением тех, кто меня сопровождал, разговоры замолкали. Гости расступались, провожая взглядами процессию. Мои спутники шли сквозь почтительную тишину, с каждым шагом всё меньше и меньше походя на ватагу мотоциклистов. Менялась одежда. Под коваными сапогами звенел пол.
Лица остались прежними, разве что черты чуть заострились. И этой малости было достаточно для того, чтобы при взгляде на них холод подступал к горлу.
Мы прошли мимо оркестра, негромко наигрывавшего что-то лёгкое и струящееся, перед ним танцевало несколько пар. От звуков музыки у меня перехватило дыхание.
К чему им я, если для них могут играть такие музыканты?
В центре небольшой группы стояла девушка с хрустальным блюдом в руках, сверкающим в бликах от свечей. На блюде горой лежали спелые яблоки, до нас донёсся их аромат. На девушке не было никакой одежды, по её телу вились искусно нарисованные ветви и листья, а ноги раскрашены были под кору дерева. Гости брали яблоки с блюда, которое держала живая яблоня, и переговаривались друг с другом.
По маленькому помосту стучали каблуки плясуна, отбивавшего сложный рассыпчатый ритм.
На плече у существа, ростом с десятилетнего ребёнка, но с лицом красивой девушки, сидела сова, которую она кормила кусочками со стола.
Мы шли к центру зала. Туда, где было свободное от столов, колонн и помостов место. На противоположных концах его стояли два высоких кресла.
Правое было занято. С него, встречая нас, поднялась женщина с волосами цвета огня и золота.
– Вот как, – сказала она с усмешкой, и негромкий, медовый голос её поплыл по залу, заставив стихнуть все прочие голоса.
Тот, что шёл рядом со мной, отпустил мою руку и склонил голову, отдавая дань уважения даме.
Королеве. Никем иным она быть не могла, и не нуждалась в другой короне, кроме своих волос.
– Слава принцу и его рыцарям! – громко крикнул кто-то, и тишина взорвалась приветственными криками.
Я посмотрела на того, кто посмел нарушить молчание. Знакомый старик стоял рядом с правым троном, гордо выпрямившись, и трость в его руках теперь была резным жезлом.
Он стукнул им по полу, гулко и сильно, и выкрикнул ещё раз:
– Слава королеве!
Гости хлопали в ладоши и кричали «слава!».
Рядом с троном принца не было никаких других стульев и кресел. Его свита растворилась в общей толпе, и только я стояла, не в силах понять, что мне теперь делать и куда идти.
– Отдыхайте, Яна, – сказал он мне, – до вашего выступления ещё есть время.
– Что здесь происходит? – я хотела спросить это громко, но голос подвёл.
– Бал, – ответил принц, от души забавляясь. – Вечеринка, на которой вы сыграете для меня на флейте. Имейте в виду, я жду, что вы хорошо сыграете.
– Мы так не договаривались, – сказала я, сама слыша всю беспомощность этих слов.
Он посмотрел на меня с жалостью.
– Никто и никогда не договаривается – так. В этом вся суть. Идите. Развлекайтесь.
Эхо непроизнесённого «пока можете» повисло в воздухе.
Вокруг кипел праздник. Гости веселились, шумели и бродили по залу, еда и вино стремительно исчезали со столов, и взамен появлялись новые блюда и напитки.
Лёшки нигде не было видно. Я не могла найти его в толпе.
Я шла, лавируя между столами. Меня разглядывали – с любопытством, интересом и жадностью. Пару раз я услышала за спиной шёпот и смех.
Кто-то подал мне бокал густого, гранатового цвета вина. Дама в платье с отделкой из пёстрых перьев спросила, на чём я собираюсь играть, и я ей ответила.
Высокий, худой мужчина с коротко стрижеными, очень светлыми волосами, посмотрел на меня и равнодушно отвернулся. Я приостановилась: он показался мне знакомым.
Это был Вадим.
На несколько секунд я замерла, глядя на него во все глаза. Шагнула было подойти, но остановилась.
Вадим стоял в одиночестве, ни на кого не глядя, и казался погружённым в собственные мысли. Он взял со стола персик, несколько раз подбросил на ладони, поднёс ко рту – и, не надкусив, положил обратно. Поднял бокал, подержал его на весу, любуясь переливами вина, поставил на место. Скучающе обвёл глазами зал, и, встретившись взглядом со мной, чуть заметно шевельнул губами. Я стояла слишком далеко, чтобы что-то расслышать, но поняла, что он хотел сказать. «Не пей».
Медленно, аккуратно я опустила на стол свой собственный бокал. Вадим кивнул и скрылся среди гостей.
Пёстрая толпа была как многоцветная, искрящаяся река, текущая вдоль стен. Смех и музыка не умолкали. Отражения сотен свечей дробились в сверкающем хрустале и струях воды в фонтанах. Лица гостей плыли у меня перед глазами, заслоняя друг друга, и время от времени я видела ¬– или мне казалось, что я видела – существа, совсем не похожие на человеческие. Созданий, место которым в мире людей нашлось бы только в кошмарных снах.
Тонкую, гибкую как хлыст, фигуру с длинными, как у насекомого, ногами и руками, и при этом странно грациозную. Женщину, в тёмных волосах которой шевелились змеи, посмотревшие на меня неожиданно осмысленным взором. Девушку, от плеч и ниже покрытую ковром шевелящихся цветов и листьев, растущих прямо из тела.
Волка с серебристо-серой шкурой, сверкнувшей сталью в свете свечей.
Мужчину с мечом в руках, с пустыми холодными глазами.
Улыбка примёрзла к моему лицу.
И, когда мне на плечо опустилась рука – я чудом удержалась от крика.
– Янка, – сказал Лёшка. – Мы сошли с ума?
Он был бледным, губы дрожали. Пожалуй, я выглядела не лучше.
Лёшка посмотрел на меня, кивнул, словно я ответила, и спросил снова:
– Что же нам теперь делать?
– Играть, – сказал старик с жезлом, появляясь у меня из-за спины. – Идёмте, музыканты. Пора играть.
И мы пошли за ним, рядом, взявшись за руки, как маленькие дети.
Пока мы бродили среди толпы, посередине зала, в центре огромного круга колонн, возвели небольшой помост. Вокруг него рассаживался оркестр, тот самый, что весь вечер тихонько наигрывал танцевальные мелодии. Но, если раньше плясало всего несколько пар, теперь все гости, казалось, замерли в нетерпеливом ожидании.
Старик-распорядитель помог нам подняться на помост. Теперь мы с Лёшкой возвышались над оркестром и над морем колышущихся цветных нарядов и весёлых, возбуждённых лиц.
Хозяева бала оказались сидящими на своих креслах вровень с нами – один слева, другая справа.
Они поднялись одновременно. Первой заговорила королева, её голос накрыл толпу мягкой волной:
– Мы приветствуем всех в эту ночь перемены года. Пусть уходит осень!
– Пусть к власти придёт зима! – отозвался принц, и эхо подхватило его слова. – Время праздновать!
Королева махнула рукой. Серебро платья, золото волос, кленовые листья, паутина дождя.
Одновременно с ней кивнул принц. Тёмный плащ с седой опушкой, льдисто-синие глаза, шёпот вьюги, холод камня.
Ещё секунду стояла тишина. Все лица обернулись к нам. Музыканты вокруг помоста тоже, замерев, смотрели на нас, готовые подыгрывать.
Лёшка поднял скрипку, глубоко вздохнул – и начал играть.
Он завёл плясовую, быструю и огненную, со второго такта вступила моя флейта, с третьего подхватил оркестр, мелодия взвилась и вихрем полетела над толпой.
И пол в зале дрогнул от топота сотен ног. Танцевали все, до одного – кроме королевы и принца, но даже и они кивали в такт.
Раскраснелись лица, заблестели глаза. Смех и приветственные крики вплетались в музыку.
Меня захлестнуло общее веселье. Флейта заплясала в обнимку со скрипкой, снизу им вторили другие скрипки, и арфа, и дудки, и волынка.
Чутьё подсказывало, что пауз делать нельзя, и Лёшка, не останавливаясь, перескочил с одной песни на другую, только чуть сменив ритм.
Толпа снизу отозвалась одобрительным рёвом, узнав мелодию, и заплясала ещё бойче. Я пристукивала каблуками, с трудом удерживая ноги, рвущиеся танцевать – но наше место было на помосте.
Лёшка водил смычком по струнам так, что казалось – они вот-вот задымятся. Мои пальцы немели, и пусть, это всё было неважно рядом с той радостью, которую несла игра.
Я потеряла счёт песням.
Я потеряла счёт времени – были только мелькающие лица, руки, взлетавшие рукава и подолы одежд.
Бесконечный хоровод кружил вокруг помоста, под нашу музыку, и мы играли не останавливаясь, играли и играли...
А потом оказалось, что принц и королева хлопают нам, и вся толпа тоже хлопает, и топает ногами, свистит и вопит одобрительно, и странно, что от такого шума не рушатся колонны.
Хоровод распался.
Мне казалось, я не смогу разогнуть пальцы, чтобы вынуть из них флейту. Лёшка чуть пошатнулся, сходя с помоста. Нас подхватили чьи-то руки и помогли спуститься.
Мы шли через аплодисменты, улыбаясь и раскланиваясь, кто-то жал мне руку, хлопал по плечу и кричал «браво».
И я не сразу поняла, что меня ведут в одну сторону, а Лёшку – в другую.
– Браво, Яна, – принц наклонил голову, признавая наш с Лёшкой успех. – Кажется, я давно не получал такого удовольствия от музыки и танцев. Вы чудесно играли.
– Благодарю вас, – я хотела прибавить «мой принц», но язык запнулся на непривычных словах.
– Присядьте, – он приглашающе указал на ступени трона, – отдохните немного перед своим главным сегодняшним выступлением.
– Перед главным выступлением? – переспросила я.
Он рассмеялся, и от его смеха, как от холодного ветра, у меня озноб прошёл по спине.
– Перед состязанием, моя флейтистка. Или вы не задумались, почему сделку с вами заключал один, а со скрипачом – другая?
Я медленно подняла голову – и, через весь зал, встретилась глазами с Лёшкой, сидевшим у подножия трона королевы.
Она, улыбаясь, смотрела на него. А Лёшкино лицо было растерянным.
– В чём суть состязания? – спросила я.
– Вы должны будете играть друг против друга.
Я зажмурилась и снова открыла глаза:
– Я не понимаю.
– Вы поймёте, моя флейтистка, – сказал он. – Вы увидите. Как только начнётся дуэль.
Он встал с трона и спустился в зал, вокруг него тут же собралась свита, вынырнув откуда-то, рыцарь в синих доспехах почтительно поднёс кубок.
Я осталась сидеть на ступенях. Боялась, ноги меня не удержат.
Лёшка всегда играл лучше меня. Я – номер два. Исход состязания, в чём бы оно ни состояло, предрешён.
Королева смотрела на меня через зал с безмятежным лицом. Она тоже была уверена в победе своего протеже.
Изломанная о ступеньку тень упала рядом.
– Если выиграешь – очень тихо сказал Вадим, глядя в сторону, – проси защиты. Может, тебе ещё удастся выбраться.
– А если проиграю? – также негромко спросила я.
Он легко пожал плечами:
– Значит, пропала. В лучшем случае – ты никогда не вернёшься. Разве что, тебя будут время от времени отпускать – ненадолго… Но это, знаешь, ненамного легче.
Я помолчала, осознавая его слова.
– Значит, вот так ты живёшь?
– У меня не самая плохая жизнь, – равнодушно ответил Вадим. – Но я предпочёл бы остаться человеком. Впрочем, я уже плохо помню, каково это.
И исчез, так же внезапно и быстро, как он это делал всегда.
Я ещё раз глянула на Лёшку. Теперь он смотрел на королеву, и на лице его, как тогда, в парке, было обожание.
Интересно, каково это будет – остаться здесь навсегда?
Толпа постепенно успокаивалась. Вновь зазвенели бокалы. Оркестр переместился куда-то за колонны, ближе к одной из стен, и оттуда тихо зазвучали плавные переливы «Зелёных рукавов».
Помост в середине зала споро разобрали и унесли. Гости, один за другом, отходили к столам, оставляя пространство между тронами пустым.
Наконец, там не осталось ни одного человека.
Принц вернулся, с кубком в руках, и занял своё место.
– От того, как закончится состязание, – спросила я, – зависит, сменится ли осень – зимой?
– Осень неизбежно сменится зимой, – ответил принц, улыбаясь одними губами.
Глаза его были серьёзны и холодны. В них стыла та самая неизбежность.
– Это не дуэль власти, это дуэль силы, – он на мгновение задумался, подбирая слова, – и от её исхода зависит, кто получит больше сил и возможностей… Вы не поймёте, да вам это и не важно, Яна. Просто знайте, что вы должны победить. Вы готовы?
Нет, я не была готова, и я не буду готова.
Я кивнула.
Принц кивнул и поднялся.
Королева поднялась навстречу.
Распорядитель стукнул жезлом и возвестил:
– Дуэль!
Его клич подхватили гости. Они вытягивали шеи, вглядываясь в пустое пространство центра зала, но не переступали невидимой границы, очертившей круг.
Принц легко и насмешливо поклонился королеве. Она ответила кивком.
– Встаньте, моя флейтистка, – тихо сказал он мне. Я встала.
Он протянул руку, и нежно, кончиками пальцев, коснулся флейты.
Она отозвалась чуть слышным вздохом и дрожью.
Я не видела, что делала в этот момент королева – когда я подняла взгляд, она садилась на трон, а Лёшка стоял рядом, держа перед собою скрипку, глядя на инструмент изумлёнными глазами.
– Начинаем! – голос принца ударил колоколом.
И мне, тихо:
– Я рассчитываю на вашу победу, Яна.
Я неуверенно поднесла к губам флейту и выдохнула.
Она отозвалась свистом зимнего ветра.
Я начала играть. Мелодия выплеснулась, холодная, стылая, невыразимо прекрасная, грустная, страшная.
С противоположного конца зала откликнулся осенний дождь, и шелест опадающих листьев, и печаль увядания.
Бальный зал отозвался шорохом. Пустое пространство в центре больше не было пустым.
Его заполнили серые тени.
Сперва мне показалось, что пол покрыт крысами – серая масса шевелилась и топотала, и даже попискивала. Потом я разглядела, что ни глаз, ни хвостов у них нет, больше всего эти существа походили на комки серой пыли или тумана.
Они колыхались в такт нашей музыке.
На долю секунды я замерла.
– Играйте, флейтистка! – розгой хлестнул меня шёпот принца.
Скрипка возвысила голос. Листопад, багрянец и золото. Горький запах последних цветов. Тонкие, сверкающие паутинки на ветру.
И серые тени качнулись в сторону осени. Окружили трон.
Те из них, что коснулись подножия – опали к ногам королевы горкой лёгких разноцветных листьев.
Я заиграла громче, перебирая пальцами по тонкой флейте, заплакав метелью, засияв сосульками под солнцем.
Отвоеванные тени, двинувшиеся ко мне, рассыпались осколками льда у наших ступеней.
Выдох. Взгляд через зал, короткий, как удар сердца – глаза в глаза друг другу, скрипач и флейтистка.
И к потолку взлетели две мелодии, споря друг с другом, перебивая, не слушая, взывая и приказывая.
Казалось, пол вздыбился волнами, серое марево рассыпалось, заметалось, не в силах выбрать.
Вьюга и моросящий дождь. Мороз и солнце сквозь золотую листву. Гроздья рябины и узоры на стёклах.
Груды опавших листьев и ледяные сугробы у подножия двух тронов.
Я играла, закрыв глаза, отдавшись музыке, у меня стыли пальцы и щипало кожу от холода. И в какой-то момент, забывшись, я перестала спорить со скрипкой.
Вечно вторая, я привычно подхватила мелодию, вплетая в осеннюю феерию собственные ноты.
Зима всегда приходит за осенью. Так было, так будет. Листопад окончится, землю укроет снег, придут морозы и метели, золото и пурпур сменятся белизной и синевой, и это прекрасно…
Я поняла, что играю одна, в тишине. Что скрипка замолчала.
Я открыла глаза. Лёшка стоял посреди кучи листвы, опустив смычок, глядя на меня, не веря.
А вокруг меня сверкал и не таял лёд. И сугроб был гораздо выше горы из листьев.
Королева зааплодировала – в полной тишине.
– Браво, леди с флейтой! Вы прекрасны!
От звука её голоса Лёшка съёжился, прижав к груди скрипку.
И зашумели, захлопали гости, поздравляя нас.
Принц улыбался, кивая, благодаря всех сразу. Я молчала, опустошённая и потрясённая, не отрывая глаз от Лёшки. Лёшка смотрел в пол, и я не видела его лица.
– Вы заслужили награду, Яна. Просите.
Сотни взглядов скрестились на мне – теперь, когда я не играла, я почувствовала это особенно остро.
– Защиты, – хриплым после флейты голосом сказала я. – Я прошу защиты… мой принц.
Принц изумлённо поднял брови и наклонил голову.
– Кто бы мог подумать, – произнёс он. – Я был уверен, что вы захотите получить дар музыканта.
Я промолчала. Я понятия не имела, о чём я только что попросила.
Принц пожал плечами, как бы говоря – ну что ж, я пообещал! – и собрал в горсть ожерелье на груди, украшенное мехом, резным деревом и костью. Пропустив его сквозь пальцы, остановился и осторожно снял с нити шарик белого пуха, напоминающий крохотный заячий хвостик. Вложил его мне в руку и громко сказал:
– Заслуженный подарок!
Моя благодарность потонула в криках толпы.
Общий гул неожиданно перекрыл звонкий голос королевы:
– Пусть мой менестрель и проиграл, – она посмотрела на Лёшку, дёрнувшегося, как от удара, – у меня тоже есть для него подарок.
Лёшка поднял голову. У него были глаза побитой собаки.
– Права выбора у него не будет, – продолжала королева, – ведь это утешительный приз.
Она вытянула руку, задумчиво посмотрела на неё и сняла с указательного пальца кольцо. Полоска чистого золота ярко сверкнула в свете свечей.
– Возьмите… мой скрипач, – сказала она, перестав улыбаться. – Берите же.
Лёшка принял кольцо. С надеждой поглядел на королеву, она снова ему улыбнулась, милостиво и одобрительно.
Гости захлопали. Я поглядела в толпу – и увидела Вадима. Он пристально смотрел на Лёшку, задумчиво похлопывая по щеке мизинцем.
Мизинцем.
Я перевела взгляд на Лёшку – тот уже надевал кольцо. На указательный палец правой руки.
– А сейчас, прошу вас, продолжайте праздновать! – безмятежно проговорила королева.
И, словно дождавшись сигнала, вступил оркестр.
Теперь веселье стало совсем непринуждённым, бал явно перевалил за середину и гости разошлись вовсю. Куда пропали кучи листьев и ледяной сугроб, я так и не поняла. Принц беседовал с королевой, она улыбалась в ответ. Кто-то затеял игру в ручеёк, я не смогла вовремя отказаться, и дважды пробежала, пригнув голову, под чередой поднятых рук, между которыми изредка мелькали лапы и крылья. В третий раз мою ладонь поймал Вадим.
– За дверь и по коридору к выходу, – сказал он, снова не глядя на меня. – Лучше одна, но, если захочешь вытащить и его – попробуй, рискни. Может получиться.
– Спасибо… тебе, – ответила я, с трудом переводя дыхание.
Он поморщился, хотел что-то ответить – но его уволокла пышная дама в зелёном платье. Из-под платья выглядывал крысиный хвост.
Теперь была моя очередь бежать и искать себе пару, но я, обогнув играющих, направилась к дальней стене. Там, у фонтана, сидел Лёшка.
– Пойдём, – сказала я, не тратя времени зря.
– Куда? – равнодушно отозвался он.
– Отсюда. Домой!
Но он меня не слушал.
– Я… разочаровал её, – на его лице было страдание. – Я проиграл. Тебе. Так… глупо.
– Я не хотела, – ответила я. – Это случайность.
– Не случайность. Ты переиначила музыку, а я попался. Твой принц, он умный… Ты сказала – домой?
– Пойдём, Лёш, – я осторожно взяла его за руку и потянула от фонтана. – Пойдём.
Он не сопротивлялся.
Мы дошли до дверей, никем не замеченные. Я потянула тяжёлую створку, внутренне сжавшись в ожидании скрипа – но дверь отворилась бесшумно.
За дверью уходила вдаль спираль коридора. Ковёр на полу шёл волнами, блестел пятнами гнили. Потолок потрескивал.
– Нам туда? – неуверенно спросил Лёшка.
И я поняла, что, если я сейчас начну колебаться – он просто развернётся и вернётся назад.
Навсегда.
– Да. Нам туда.
Мы шагнули в темноту и сырость. Стены лопнули и вспучились корнями.
– Мы под землёй, – сообщил мне Лёшка очень спокойным голосом.
Что-то рявкнуло впереди. Что-то ворочалось в темноте – живое… и, судя по звукам, голодное.
Я остановилась, Лёшка налетел на меня.
– Нас не выпустят, – всё так же равнодушно сказал скрипач. – Должно быть, это местный сторож. Граница на замке и всё такое.
Сторож. Защищает границу.
… Прошу защиты.
Я вытащила из кармана белый кусочек меха, тускло засветившийся в темноте.
И что теперь – запустить им в морду стража?
Мех вывернулся из моей ладони, упал на землю и словно впитался во тьму. А потом тьма выгнулась, потянулась и вильнула хвостом. И ткнулась мокрым носом в мою ладонь.
Собака была белой, как снег, с гладкой шерстью, ростом она доходила мне до бедра. Она насторожила ухо, фыркнула – и посмотрела на меня в ожидании.
– Вперёд, – сказала я, мысленно пожав плечами.
Собака затрусила впереди, я, не выпуская Лёшкиной руки – за ней. Сбоку из темноты вновь донеслось ворчание – но собака рявкнула в ответ, и мы прошли беспрепятственно.
Коридор ввинчивался в землю, в прошлый раз мы тут совершенно точно не шли, но поворачивать назад было поздно. В какой-то момент путь раздвоился. Собака уверенно свернула влево.
– Больно, – сказал Лёшка.
Я уставилась на него.
– Больно, – повторил он. И поднял правую руку.
Кольцо на пальце чуть светилось. Пёс насторожил уши и зарычал.
– Лёша, – сказала я беспомощно. – Лёш…
Он упал на колени, словно рука обрела вдруг неимоверную тяжесть.
– Янка. Я… не могу его снять, – он вертел кольцо, но без толку, – и рукой шевельнуть не могу.
– Режь, – сказала я.
Он уставился на меня абсолютно дикими глазами.
– Я не могу отрезать себе палец, – объяснил он мне, так, словно говорил с умалишённой.
Сзади, там, где мы шли, снова заворочалось в темноте.
– У тебя есть чем резать? – спросила я.
– Нет, – сказал Лёшка. – Я же тогда не смогу играть. Я лучше так. Я обратно.
Он попытался подняться. Рука не подчинилась, мёртвым грузом лёжа на земле.
– Струной от скрипки? – предложила я.
– У меня на брелке складной нож, – сказал Лёшка, словно во сне. – Он острый.
Он достал брелок левой рукой, поднёс нож к пальцу – и снова отвёл. Посмотрел умоляюще на меня.
– Ну, не могу же!
Я молчала. Предложить свои услуги по отрезанию пальца было выше моих сил.
Лёшка выдохнул и произнёс длинную фразу без единого печатного слова.
Я закрыла глаза.
Руку Лёшке я перевязала подолом того, что предыдущим вечером было моим лучшим вечерним платьем.
Потом мы долго шли за белым псом. Сворачивали, петляли, а время от времени приходилось двигаться ползком. Левой, здоровой рукой Лёшка прижимал к боку скрипку.
В конце концов, коридор закончился тупиком. Просто стеной жёлтой, сыроватой глины. Лёшка пнул эту стену, и вниз посыпались жирные комья.
Тонкая перегородка рухнула, в дыру ворвался свет и воздух.
Было ещё темно, но звёзды бледнели.
Мы добрались до города на такси. Собираясь платить, Лёшка заглянул в белый конверт, помолчал и полез в карман. Когда мы вышли из машины, он протянул мне то, что лежало в конверте.
Горсть жёлтых кленовых листьев.
***
Всю зиму Лёшка болел. Рука зажила быстро, с душой было сложнее. Он стал хмурым и угрюмым. Временами смотрел на меня так, что мне хотелось вжаться в стену. Я десятки раз обещала себе подыскать другую квартиру, но так и не съехала.
Мне было безумно жаль его. И – да, я чувствовала себя виновной в том, что случилось.
В один из февральских вечеров, он разбил о стену скрипку, и, возможно, ударил бы меня – если бы перед ним, зарычав, не встал мой пёс.
Перебрав десятки собачьих имён, я назвала его Гард. Хранитель.
В переходе метро я побывала с того осеннего вечера лишь однажды. Я искала Вадима.
– А ты ему кто? – спросил незнакомый мужчина с яркой характерной внешностью, к которому меня привели после долгих расспросов.
– Просто друг, – сказала я и прикусила язык.
– А, – с неожиданным сочувствием отозвался кавказец. – Нет больше Вадима. Пропал. Может, дорогу кому перешёл, да….
Я постояла перед парнем, бренчащем на бывшем нашем с Лёшкой любимом месте какой-то рок на расстроенной гитаре, бросила в кепку мелочь и ушла. И впредь избегала этой станции.
Вспомнив о своём дипломе, я устроилась преподавателем в музыкальную школу. Денег было мало, но худо-бедно нам хватало. Лёшка не работал. Большую часть времени он проводил лёжа, уткнувшись лицом в стену.
К весне он кое-как оклемался, но назвать его прежним не повернулся бы язык. В июле он впервые за полгода попросил меня погулять где-нибудь, потому что к нему придёт девушка.
Возвращаясь домой, я столкнулась с ней в дверях. Волосы девушки были огненно-рыжими.
После того вечера Лёшка опять долго лежал лицом к стене. Больше девушек в нашей квартире не появлялось.
В середине сентября я вытащила из почтового ящика толстый конверт – слишком толстый для обычного письма. Адресованный Лёшке. Только когда Лёшка открыл его, я поняла, почему летящий почерк на конверте показался мне знакомым.
Палец выглядел так, будто его отрезали лишь сегодня, и кровь только-только перестала течь. Золотое кольцо ярко блестело.
– Яна, – сказал Лёшка, протягивая мне лист бумаги, на котором тем же почерком была написана последняя строка «Зелёных рукавов».
Come once again and love me.
Приди и люби меня снова.
Я подошла к окну и уткнулась лбом в оконное стекло. Во дворе пламенел клён, листья падали на крышу белой машины, рядом с которой стояла и ждала женщина. Волосы были убраны под шарф, и я не видела, какого они цвета.
– Яна, – ещё раз сказал Лёшка.
Я не ответила.
Через несколько долгих, долгих минут хлопнула входная дверь.
***
Я опустила флейту и перевела дыхание. Марина уважительно посмотрела на меня:
– Янка, я никогда так не научусь.
– Научишься, – ответил за меня Слава, третий член нашего ансамбля.
Возможно, когда-нибудь нам светят сольные концерты. Диски с нашими записями мы рассылаем по студиям и центрам, время от времени получая обнадёживающие ответы.
Белый пёс, до того смирно лежащий у моих ног, вскочил, и я напряглась было: Гард никогда не рычал зря, позволяя себе подать голос только тогда, когда ситуация действительно была угрожающей.
Но он не рычал. Он вилял хвостом, как щенок, которым он никогда не был, и тихо, радостно скулил.
В лежащий на земле футляр от Славкиной гитары, медленно кружась, опустился золотистый осенний лист. Я подняла глаза – но тот, кто бросил его, уже уходил, засунув руки в карманы чёрной куртки без заклёпок.
