silver_mew (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
silver_mew) wrote2007-07-04 12:36 am
silver_mew) wrote2007-07-04 12:36 am
Договор. Часть 2.
Договор. Часть 1.
Тот день, когда король и королева вышли на городскую площадь, держа меня за руки, я не забуду даже через тысячу лет. Залитые солнцем улицы. Толпы и толпы народа, запрокинувшие головы, старающиеся разглядеть меня. Юную принцессу, залог мира и процветания, символ одержанной победы.
Тогда они любили меня – все они. Я была щитом, отделяющим солнечное сегодня от ужасающего вчера. Моё присутствие на этой площади означало конец войны, безнадёжных сражений и сводящего с ума страха.
Я провожу рукой по мокрому камню стены, стряхивая капли, и под моей ладонью на стене проступает лицо с задумчивой улыбкой и прозрачными, серыми глазами. Её Величество.
…
Королева казалась мне словно окутанной туманом. Она скользила по замку, и слуги молча расступались перед ней. Провожали сочувственными взглядами. Никто и никогда не видел, чтобы она плакала, но я знала, и король знал, что все невыплаканные слёзы она носит в себе, и глядит на мир сквозь пелену нескончаемого осеннего дождя.
Она, одна из немногих, часто и с охотой проводила время со мной: мы с ней подолгу бродили по саду, или сидели в какой-нибудь из комнат замка и разговаривали, разговаривали. Она расспрашивала меня о том мире, откуда я пришла. Как и все прочие, она многого не понимала из моих рассказов, но, как никто, старалась меня понять.
Она читала мне книги и пела песни – нежные и тихие, грустные и красивые, как и она сама.
Она, единственная из всех, с самого начала и до самого конца относилась ко мне как к маленькой девочке, несчастной девочке, потерявшей дом.
Она любила меня – не так, как она любила бы свою собственную дочь, и не так, как она любила сына, которого потеряла, но так, как только могла. Я её любила тоже. Всем сердцем.
Вторым из тех людей, кого я любила, был Карл. Официально он числился хранителем Договора. Это означало, что в его обязанности входит забота обо мне. И он с первого же дня очень серьёзно отнёсся к своим обязанностям. Ему хватило одного-единственного разговора со мной для того, чтобы пойти к королю и настоятельно потребовать отмены первоначальных распоряжений, касающихся меня: назначения мне гувернанток, нянь и прочих слуг, положенных трёхлетним детям.
Карл был совершенно прав, потому что я только казалась трёхлетним ребёнком – казалась на первый взгляд, и притом не слишком внимательному наблюдателю.
Если на то пошло, я и человеком-то не была.
Всё было новым, все были чужими. Меня боялись – тогда меня боялись даже больше, чем сейчас.
Карл тоже боялся меня, но ему поручили заботиться обо мне – и он заботился. Всеми силами. До последнего дня.
Третьим из тех, кого я любила, был Марк.
…
Снова провожу по камню ладонью и вижу двух людей, держащихся за руки – спокойного мужчину с седыми прядями в волосах и мальчика лет десяти.
Карл и Марк.
…
– …Саша, это мой сын. Он будет с тобой играть.
Я оторвала взгляд от книги, которую читала, и посмотрела на мальчика. Лохматого, с улыбкой до ушей и янтарно-карими глазами. Под моим взглядом улыбка медленно исчезала с его лица.
Так случалось всегда. Никто не смог бы сказать, чем именно я настолько отличаюсь от обычных людей, но отличие чувствовали все.
– Привет, – сказала я холодно.
– Привет, – ответил он и улыбнулся снова. Это был почти подвиг, улыбнуться под моим взглядом. Я оценила его самоотверженность и опустила веки. Так людям было легче разговаривать со мной. Глаза в глаза я смотрела только на короля и королеву.
Карл поклонился мне, коротко кивнул сыну, и вышел из комнаты.
Я вздохнула и вернулась к книге.
– Меня зовут Марк, – он подошёл ко мне и опустился рядом, в кресло.
– Если ты будешь сидеть молча, Марк, – я перевела взгляд на гобелен за его спиной, – я успею дочитать вторую главу до того, как придёт время ложиться спать.
– Ты не хочешь со мной разговаривать? – спросил он.
– Это ты не хочешь со мной разговаривать, – уточнила я.
– Я хочу, – ответил он. – Просто это очень трудно, разговаривать с тобой. Смотреть на тебя. Но ты ведь в этом не виновата.
Я пожала плечами и ещё раз посмотрела на него. В упор.
Он побледнел, но выдержал мой взгляд, и снова улыбнулся.
Он стал приходить ко мне каждый день. Мало-помалу мы начали общаться. И задавать друг другу вопросы. С ним оказалось даже проще, чем с королевой – его глаза не прятались за пеленой дождя.
– Ты был знаком с принцем? – как-то спросила я его.
– Откуда, – удивился он, – мой отец тогда не брал меня во дворец. И потом, принц же был совсем маленький, ему было три года, когда… ну…
– Когда мы заключили Договор, – кивнула я.
– Мне, – он покраснел и сказал, явно через силу, – мне так жаль вас. Обоих.
– Вот как? – мой голос был ледяным. – Ты жалеешь своего будущего короля и его невесту? Как мило. Когда-нибудь я щедро вознагражу тебя за это.
– Нет, – он покачал головой и отвернулся. – Я жалею тебя, – и ткнул для верности пальцем. – Тебе ведь очень трудно здесь. Я вижу.
Через несколько дней он спросил:
– А какой была война… с той стороны?
– С той стороны не было войны, – я вертела в руках цветок. Мы сидели на скамейке в саду. Сыпались лепестки – стояла поздняя весна. Карл, почти невидимый в сумерках, стоял, прислонившись к стволу дерева в дюжине шагов от нас.
– Не было? – растерянно переспросил он.
– Мы не воевали. Мы… просто нашли, – мне не хватало слов, – возможность появляться здесь. И стали заглядывать. В гости.
– В гости, – повторил он, не отрывая глаз от цветка, с которого я, один за другим, обрывала лепестки.
– Ты станешь упрекать лесных зверей, которые нашли дыру в стене деревенского пастбища, за то, что они станут наведываться в эту дыру и воровать коз и овец? – поинтересовалась я.
Он промолчал.
– А какой была война с этой стороны? – спросила я через несколько минут.
– Марк, наверное, слишком мал для того, чтобы тебе ответить, Саша, – произнёс Карл, выходя из-под дерева, и приближаясь к нам.
– Они появлялись по ночам. Странные, страшные существа из ниоткуда. Королевские отряды могли неделями прочёсывать леса, не встречая ничего необычного, а потом попадать в ловушки, где погибали все до единого. Люди с наступлением темноты боялись выходить из своих домов. Каждый, доживший до рассвета, радовался. На одного убитого с той стороны приходились сотни растерзанных, съеденных и пропавших без вести людей. Я, наверное, и сам начал забывать кошмар тех дней. Людям вообще свойственно быстро забывать плохое, – Карл замолчал. Вместе с отзвуками его голоса в воздухе гасли тоскливые крики, звон оружия и полный страха шёпот за стенами наглухо запертых домов.
– Но как… как же мы тогда победили? – Марк выглядел ужасно растерянным.
– Вы – победили? – Я бросила изломанный стебель цветка в сгущающуюся темноту. Мои глаза на миг вспыхнули зелёным огнём.
– Я думал, ты понимаешь, Марк, – сказал Карл, – Мы проиграли. Мы потеряли всё, что могли, и единственное, что сумели выиграть – это отсрочку длиной в семнадцать лет и короля, рождённого на нашей земле. Рождённого человеком.
Лепестки падали и падали, застилая землю бело-розовым ковром, застревая в моих волосах…
– Ты… Зачем ты… – Марк захлёбывался словами. Я стояла перед ним, глядя ему прямо в глаза.
Впрочем, в последнее время он выдерживал мой взгляд с возмутительной лёгкостью.
Между нами, на полу, лежал комок пёстрых перьев, минуту назад бывший маленькой птицей, случайно влетевшей в окно дворца.
– Ты! – кричал Марк.
– Я – что? – проговорила я медленно. – Я – чудовище? Тварь с той стороны, принявшая облик человека? Думаешь, я не знаю, что между собою говорят обо мне жители вашего расчудесного города?
Марк замолчал так резко, словно я залепила ему пощёчину.
– Зачем? – тихо спросил он. – Зачем ты её убила?
– Она помешала мне говорить, – ответила я.
Эти слова были правдой, и в тот момент, когда я поднимала руку и приказывала комочку перьев умереть, они казались мне совершенно достаточным основанием. Но теперь, когда Марк смотрел на меня, закусив губу, эти слова стали пустыми и фальшивыми, и падали из моих губ, оставляя на них горький и приторный привкус.
Зачем я её убила?
– А человека… Ты можешь вот так, одним жестом, убить человека? – В его голосе нет страха. Отстранённый интерес и… сочувствие?
– Человека не могу, – сказала я, опуская глаза, чувствуя, как дрожит голос.
– Почему?
– По Договору.
– У нас совсем такой же закат, – проговорила я, глядя на оранжевые всполохи вполнеба.
Королева обняла меня и ничего не сказала. Она тоже заворожено смотрела на небо. Карл, моя вечная тень, стоял в дюжине шагов позади. Мне не надо было поворачивать голову для того, чтобы убедиться – он не видел заката. Он видел только королеву.
К этому времени я уже начинала понимать, что такое любовь.
– Скоро закончится пятый год, – Её Величество крепче прижала меня к себе. – Скажи, ты скучаешь по дому?
– Иногда, – честно ответила я.
– А он? Он скучает… вспоминает? – её голос туманной дымкой плыл над замком и, казалось, что, слушая королеву, тускнеет заходящее солнце.
– Он вернётся, – звёзд на небе не хватило бы мне для того, чтобы сосчитать, сколько раз повторялся этот разговор. – Семнадцать лет, это много, но ведь и они пройдут.
Она покачала головой, и тихо запела одну из своих любимых песен – о девушке, которая долгие годы ждала любимого, каждый вечер зажигая для него в окне свечу.
Этому я тоже научилась у неё – петь, если не умеешь плакать.
(Договор. Часть 3.)
Тот день, когда король и королева вышли на городскую площадь, держа меня за руки, я не забуду даже через тысячу лет. Залитые солнцем улицы. Толпы и толпы народа, запрокинувшие головы, старающиеся разглядеть меня. Юную принцессу, залог мира и процветания, символ одержанной победы.
Тогда они любили меня – все они. Я была щитом, отделяющим солнечное сегодня от ужасающего вчера. Моё присутствие на этой площади означало конец войны, безнадёжных сражений и сводящего с ума страха.
Я провожу рукой по мокрому камню стены, стряхивая капли, и под моей ладонью на стене проступает лицо с задумчивой улыбкой и прозрачными, серыми глазами. Её Величество.
…
Королева казалась мне словно окутанной туманом. Она скользила по замку, и слуги молча расступались перед ней. Провожали сочувственными взглядами. Никто и никогда не видел, чтобы она плакала, но я знала, и король знал, что все невыплаканные слёзы она носит в себе, и глядит на мир сквозь пелену нескончаемого осеннего дождя.
Она, одна из немногих, часто и с охотой проводила время со мной: мы с ней подолгу бродили по саду, или сидели в какой-нибудь из комнат замка и разговаривали, разговаривали. Она расспрашивала меня о том мире, откуда я пришла. Как и все прочие, она многого не понимала из моих рассказов, но, как никто, старалась меня понять.
Она читала мне книги и пела песни – нежные и тихие, грустные и красивые, как и она сама.
Она, единственная из всех, с самого начала и до самого конца относилась ко мне как к маленькой девочке, несчастной девочке, потерявшей дом.
Она любила меня – не так, как она любила бы свою собственную дочь, и не так, как она любила сына, которого потеряла, но так, как только могла. Я её любила тоже. Всем сердцем.
Вторым из тех людей, кого я любила, был Карл. Официально он числился хранителем Договора. Это означало, что в его обязанности входит забота обо мне. И он с первого же дня очень серьёзно отнёсся к своим обязанностям. Ему хватило одного-единственного разговора со мной для того, чтобы пойти к королю и настоятельно потребовать отмены первоначальных распоряжений, касающихся меня: назначения мне гувернанток, нянь и прочих слуг, положенных трёхлетним детям.
Карл был совершенно прав, потому что я только казалась трёхлетним ребёнком – казалась на первый взгляд, и притом не слишком внимательному наблюдателю.
Если на то пошло, я и человеком-то не была.
Всё было новым, все были чужими. Меня боялись – тогда меня боялись даже больше, чем сейчас.
Карл тоже боялся меня, но ему поручили заботиться обо мне – и он заботился. Всеми силами. До последнего дня.
Третьим из тех, кого я любила, был Марк.
…
Снова провожу по камню ладонью и вижу двух людей, держащихся за руки – спокойного мужчину с седыми прядями в волосах и мальчика лет десяти.
Карл и Марк.
…
– …Саша, это мой сын. Он будет с тобой играть.
Я оторвала взгляд от книги, которую читала, и посмотрела на мальчика. Лохматого, с улыбкой до ушей и янтарно-карими глазами. Под моим взглядом улыбка медленно исчезала с его лица.
Так случалось всегда. Никто не смог бы сказать, чем именно я настолько отличаюсь от обычных людей, но отличие чувствовали все.
– Привет, – сказала я холодно.
– Привет, – ответил он и улыбнулся снова. Это был почти подвиг, улыбнуться под моим взглядом. Я оценила его самоотверженность и опустила веки. Так людям было легче разговаривать со мной. Глаза в глаза я смотрела только на короля и королеву.
Карл поклонился мне, коротко кивнул сыну, и вышел из комнаты.
Я вздохнула и вернулась к книге.
– Меня зовут Марк, – он подошёл ко мне и опустился рядом, в кресло.
– Если ты будешь сидеть молча, Марк, – я перевела взгляд на гобелен за его спиной, – я успею дочитать вторую главу до того, как придёт время ложиться спать.
– Ты не хочешь со мной разговаривать? – спросил он.
– Это ты не хочешь со мной разговаривать, – уточнила я.
– Я хочу, – ответил он. – Просто это очень трудно, разговаривать с тобой. Смотреть на тебя. Но ты ведь в этом не виновата.
Я пожала плечами и ещё раз посмотрела на него. В упор.
Он побледнел, но выдержал мой взгляд, и снова улыбнулся.
Он стал приходить ко мне каждый день. Мало-помалу мы начали общаться. И задавать друг другу вопросы. С ним оказалось даже проще, чем с королевой – его глаза не прятались за пеленой дождя.
– Ты был знаком с принцем? – как-то спросила я его.
– Откуда, – удивился он, – мой отец тогда не брал меня во дворец. И потом, принц же был совсем маленький, ему было три года, когда… ну…
– Когда мы заключили Договор, – кивнула я.
– Мне, – он покраснел и сказал, явно через силу, – мне так жаль вас. Обоих.
– Вот как? – мой голос был ледяным. – Ты жалеешь своего будущего короля и его невесту? Как мило. Когда-нибудь я щедро вознагражу тебя за это.
– Нет, – он покачал головой и отвернулся. – Я жалею тебя, – и ткнул для верности пальцем. – Тебе ведь очень трудно здесь. Я вижу.
Через несколько дней он спросил:
– А какой была война… с той стороны?
– С той стороны не было войны, – я вертела в руках цветок. Мы сидели на скамейке в саду. Сыпались лепестки – стояла поздняя весна. Карл, почти невидимый в сумерках, стоял, прислонившись к стволу дерева в дюжине шагов от нас.
– Не было? – растерянно переспросил он.
– Мы не воевали. Мы… просто нашли, – мне не хватало слов, – возможность появляться здесь. И стали заглядывать. В гости.
– В гости, – повторил он, не отрывая глаз от цветка, с которого я, один за другим, обрывала лепестки.
– Ты станешь упрекать лесных зверей, которые нашли дыру в стене деревенского пастбища, за то, что они станут наведываться в эту дыру и воровать коз и овец? – поинтересовалась я.
Он промолчал.
– А какой была война с этой стороны? – спросила я через несколько минут.
– Марк, наверное, слишком мал для того, чтобы тебе ответить, Саша, – произнёс Карл, выходя из-под дерева, и приближаясь к нам.
– Они появлялись по ночам. Странные, страшные существа из ниоткуда. Королевские отряды могли неделями прочёсывать леса, не встречая ничего необычного, а потом попадать в ловушки, где погибали все до единого. Люди с наступлением темноты боялись выходить из своих домов. Каждый, доживший до рассвета, радовался. На одного убитого с той стороны приходились сотни растерзанных, съеденных и пропавших без вести людей. Я, наверное, и сам начал забывать кошмар тех дней. Людям вообще свойственно быстро забывать плохое, – Карл замолчал. Вместе с отзвуками его голоса в воздухе гасли тоскливые крики, звон оружия и полный страха шёпот за стенами наглухо запертых домов.
– Но как… как же мы тогда победили? – Марк выглядел ужасно растерянным.
– Вы – победили? – Я бросила изломанный стебель цветка в сгущающуюся темноту. Мои глаза на миг вспыхнули зелёным огнём.
– Я думал, ты понимаешь, Марк, – сказал Карл, – Мы проиграли. Мы потеряли всё, что могли, и единственное, что сумели выиграть – это отсрочку длиной в семнадцать лет и короля, рождённого на нашей земле. Рождённого человеком.
Лепестки падали и падали, застилая землю бело-розовым ковром, застревая в моих волосах…
– Ты… Зачем ты… – Марк захлёбывался словами. Я стояла перед ним, глядя ему прямо в глаза.
Впрочем, в последнее время он выдерживал мой взгляд с возмутительной лёгкостью.
Между нами, на полу, лежал комок пёстрых перьев, минуту назад бывший маленькой птицей, случайно влетевшей в окно дворца.
– Ты! – кричал Марк.
– Я – что? – проговорила я медленно. – Я – чудовище? Тварь с той стороны, принявшая облик человека? Думаешь, я не знаю, что между собою говорят обо мне жители вашего расчудесного города?
Марк замолчал так резко, словно я залепила ему пощёчину.
– Зачем? – тихо спросил он. – Зачем ты её убила?
– Она помешала мне говорить, – ответила я.
Эти слова были правдой, и в тот момент, когда я поднимала руку и приказывала комочку перьев умереть, они казались мне совершенно достаточным основанием. Но теперь, когда Марк смотрел на меня, закусив губу, эти слова стали пустыми и фальшивыми, и падали из моих губ, оставляя на них горький и приторный привкус.
Зачем я её убила?
– А человека… Ты можешь вот так, одним жестом, убить человека? – В его голосе нет страха. Отстранённый интерес и… сочувствие?
– Человека не могу, – сказала я, опуская глаза, чувствуя, как дрожит голос.
– Почему?
– По Договору.
– У нас совсем такой же закат, – проговорила я, глядя на оранжевые всполохи вполнеба.
Королева обняла меня и ничего не сказала. Она тоже заворожено смотрела на небо. Карл, моя вечная тень, стоял в дюжине шагов позади. Мне не надо было поворачивать голову для того, чтобы убедиться – он не видел заката. Он видел только королеву.
К этому времени я уже начинала понимать, что такое любовь.
– Скоро закончится пятый год, – Её Величество крепче прижала меня к себе. – Скажи, ты скучаешь по дому?
– Иногда, – честно ответила я.
– А он? Он скучает… вспоминает? – её голос туманной дымкой плыл над замком и, казалось, что, слушая королеву, тускнеет заходящее солнце.
– Он вернётся, – звёзд на небе не хватило бы мне для того, чтобы сосчитать, сколько раз повторялся этот разговор. – Семнадцать лет, это много, но ведь и они пройдут.
Она покачала головой, и тихо запела одну из своих любимых песен – о девушке, которая долгие годы ждала любимого, каждый вечер зажигая для него в окне свечу.
Этому я тоже научилась у неё – петь, если не умеешь плакать.
(Договор. Часть 3.)