silver_mew (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
silver_mew) wrote2007-07-03 03:43 pm
silver_mew) wrote2007-07-03 03:43 pm
Договор. Часть 1.
Стены здесь насквозь сырые. Капли воды набухают, и, раз в несколько секунд, одна за другой, скатываются по скользкому камню, оставляя за собой извилистые мокрые дорожки.
Девять шагов вдоль, пять поперёк. Окно, шириной в три ладони, крест накрест перечёркнутое толстыми прутьями решётки.
Решётка сильно проржавела от сырости. Но в камень она вмурована накрепко, не выломаешь. Нечего и пытаться.
Впрочем, я и не пытаюсь.
Через окно я могу увидеть городскую площадь с высоты птичьего полёта. Если встану на цыпочки и просуну нос сквозь прутья. Но делаю я это редко. Что я, площади не видела, что ли?
Гораздо чаще я смотрю в небо. Особенно по ночам. Округляющийся бок луны заменяет мне традиционные для обитателей мест, подобных этому, полоски, выцарапанные на стенах. Помогает отсчитывать ничем не отличающиеся друг от друга дни.
Еду мне подают в корзинке, которую я втягиваю по верёвке, всё через то же окно.
Корзинка пролезть сквозь решётку не может, мне каждый раз приходится на ощупь шарить в ней, вытянув правую руку наружу.
Сюда никто не решается заходить.
Они меня, видите ли, боятся.
Я их – нет.
В первый раз они, конечно, решили, что им помешала случайность. Верёвка оборвалась. Бывает.
Потом слетел с древка топор. Гораздо более странная штука – чтобы отказал палаческий топор? Бред, согласитесь.
В третий раз не сработала гильотина. А может, это был четвёртый?
После седьмого или восьмого раза до них дошло. Один из палачей сошёл с ума – мне, честно говоря, даже интересно: это закономерное следствие безуспешных попыток прикончить меня или очередное проявление сил, которые не позволяют этим самым попыткам завершиться успехом? Как бы то ни было, один из палачей впал в полную невменяемость, а прочие благоразумно отказались иметь со мной дело.
Так я и поселилась здесь. Нечто вроде занозы в пальце: досадное недоразумение, мешающее всей этой компании насладиться плодами своей аферы – идеально провёрнутой, и споткнувшейся о всеми забытый, досадный пустячок.
Споткнувшейся о Договор. Тот самый, в котором пункт о том, что я не могу умереть насильственной смертью, набран петитом где-то в самом конце обширного списка гораздо более интересных вещей.
Время от времени моё положение кажется мне смешным, иногда вызывает ярость. Но чаще всего я чувствую удивление: до какой же непостижимой для меня степени может простираться человеческая глупость.
Кажется, я так и не научилась понимать людей. Даже прожив среди них столько времени.
В лунные ночи я сажусь на пол у окна, в перекрестье теней от решётки, и пою. Люди, спящие в своих домах внизу, слушают моё пение, точно так же, как слушали его в лунные ночи последние три года. Наверное, в эти моменты страх в их сердцах становится особенно сильным.
А ещё я трачу свои дни и ночи на то, что вспоминаю. Странно, но чаще всего я вспоминаю не дом, а первые мои годы здесь – первые годы после заключения Договора.
Спокойное время. Счастливое время…
(Договор. Часть 2.)
Девять шагов вдоль, пять поперёк. Окно, шириной в три ладони, крест накрест перечёркнутое толстыми прутьями решётки.
Решётка сильно проржавела от сырости. Но в камень она вмурована накрепко, не выломаешь. Нечего и пытаться.
Впрочем, я и не пытаюсь.
Через окно я могу увидеть городскую площадь с высоты птичьего полёта. Если встану на цыпочки и просуну нос сквозь прутья. Но делаю я это редко. Что я, площади не видела, что ли?
Гораздо чаще я смотрю в небо. Особенно по ночам. Округляющийся бок луны заменяет мне традиционные для обитателей мест, подобных этому, полоски, выцарапанные на стенах. Помогает отсчитывать ничем не отличающиеся друг от друга дни.
Еду мне подают в корзинке, которую я втягиваю по верёвке, всё через то же окно.
Корзинка пролезть сквозь решётку не может, мне каждый раз приходится на ощупь шарить в ней, вытянув правую руку наружу.
Сюда никто не решается заходить.
Они меня, видите ли, боятся.
Я их – нет.
В первый раз они, конечно, решили, что им помешала случайность. Верёвка оборвалась. Бывает.
Потом слетел с древка топор. Гораздо более странная штука – чтобы отказал палаческий топор? Бред, согласитесь.
В третий раз не сработала гильотина. А может, это был четвёртый?
После седьмого или восьмого раза до них дошло. Один из палачей сошёл с ума – мне, честно говоря, даже интересно: это закономерное следствие безуспешных попыток прикончить меня или очередное проявление сил, которые не позволяют этим самым попыткам завершиться успехом? Как бы то ни было, один из палачей впал в полную невменяемость, а прочие благоразумно отказались иметь со мной дело.
Так я и поселилась здесь. Нечто вроде занозы в пальце: досадное недоразумение, мешающее всей этой компании насладиться плодами своей аферы – идеально провёрнутой, и споткнувшейся о всеми забытый, досадный пустячок.
Споткнувшейся о Договор. Тот самый, в котором пункт о том, что я не могу умереть насильственной смертью, набран петитом где-то в самом конце обширного списка гораздо более интересных вещей.
Время от времени моё положение кажется мне смешным, иногда вызывает ярость. Но чаще всего я чувствую удивление: до какой же непостижимой для меня степени может простираться человеческая глупость.
Кажется, я так и не научилась понимать людей. Даже прожив среди них столько времени.
В лунные ночи я сажусь на пол у окна, в перекрестье теней от решётки, и пою. Люди, спящие в своих домах внизу, слушают моё пение, точно так же, как слушали его в лунные ночи последние три года. Наверное, в эти моменты страх в их сердцах становится особенно сильным.
А ещё я трачу свои дни и ночи на то, что вспоминаю. Странно, но чаще всего я вспоминаю не дом, а первые мои годы здесь – первые годы после заключения Договора.
Спокойное время. Счастливое время…
(Договор. Часть 2.)